Большой Дрона

…
Всю дорогу Дрона молчал. Арджуна также не решался открыть рот, идя впереди и указывая путь. Где-то на востоке Заревой Аруна уже взял в руки поводья Солнечной Колесницы, и лучи диадемы Сурьи, плохо различимые сквозь переплетение стволов и лиан, окрасили горизонт в нежный цвет лепестков розовой яблони. В преддверии утра туман начал редеть, рваться кисейными лентами – и перед путниками внезапно открылась поляна с ашрамом и деревянным идолом в дальнем конце.
Они миновали костяк, дочиста обглоданный ночными падальщиками, – все, что осталось от здоровенного пса, – и Дрона уверенно направился к хижине. Арджуна последовал за учителем, чуть отстав.
Царевича знобило.
Словно почувствовав появление незваных гостей, из дверного проема возник хозяин ашрама. Он был почти обнажен, лишь узкая набедренная повязка прикрывала сейчас чресла горца.
На мгновение нишадец застыл на пороге, а потом пал в ноги Дроне.
– Учитель… – благоговейно прошептал Экалавья.
Арджуна невольно передернулся от бешенства.
Дрона выждал минуту-другую, после чего отступил назад.
– Встань, – коротко приказал Брахман-из-Ларца прежним, бесцветным и скрипучим голосом.
Экалавья поспешно вскочил и с искренним обожанием взглянул в лицо Дроне. Напоролся на тусклый немигающий взор и, словно обжегшись, быстро отвел глаза.
– Я слышал, ты достиг изрядных успехов в стрельбе из лука. – Дрона не спрашивал, а как бы утверждал очевидное.
– Не мне судить, Учитель…
– Принеси лук и стрелы.
Экалавья нырнул в хижину и через мгновение выскочил наружу, держа в руках указанные предметы.
– Стреляй! – В воздух взлетел гнилой сучок, непонятно когда подобранный Дроной.
Коротко прогудела тетива, и сучок разлетелся в мелкую труху.
«Стрела с тупым наконечником. „Зуб теленка“ или „Маргана“, – успел отметить про себя царевич.
– Лист на ветке капитхи видишь? Вон большой такой, ладони три с половиной?
– Вижу, Учитель.
– Сбей. Пока будет падать – три стрелы.
Пока сбитый первым выстрелом лист опускался на землю, нишадец успел разнести его в клочья четырьмя стрелами с наконечником-шилом.
– Хорошо. Говорят, ты также любишь стрелять на звук?
– Это правда, Учитель. Конечно, я еще далек от совершенства, но…
– Я больше не стану испытывать тебя. Увиденного мной вполне достаточно. Ты досконально освоил искусство Дханур-Веды. Вижу также, что ты воздвиг здесь мое изображение. Или я ошибаюсь?
– Нет, Учитель! То есть, да… то есть воздвиг! И воздаю ему все положенные почести всякий раз перед тем, как приступить к упражнениям.
– Следовательно, ты считаешь меня своим Гуру?
– Да, Учитель. Если только это не оскорбляет тебя…
– Не оскорбляет. Вижу, мой урок пошел тебе на пользу. Что ж, ученик, ты стал отличным стрелком. Твое обучение закончено. Готов ли ты расплатиться со своим Гуру за науку?
– Разумеется, Учитель! Требуй – я отдам тебе все, что ты пожелаешь!
Лик Дроны страшно исказился, но тут же вновь стал прежним: бесстрастная маска с глазами-омутами:
– Отдай мне большой палец твоей правой руки. Это и будет платой за обучение.
Экалавья содрогнулся.
Но спустя мгновение открытая улыбка осветила лицо грязного горца – одновременно с прорвавшимся из-за горизонта Лучистым Сурьей.
– Желание учителя – закон для ученика.
Он коротко поклонился Дроне, удалился в хижину и вернулся с небольшим, но бритвенно острым ножом из черной бронзы и с оленьей ножкой вместо рукояти. Взял нож в левую руку. Окинул взглядом Брахмана-из-Ларца, улыбнулся еще шире и взмахнул ножом.
– Не надо!!!
Крик Арджуны, до которого лишь в последний момент дошло, что все это – всерьез, что Дрона совершает чудовищный поступок ради него, заглушил слабый хруст.
Экалавья чудом исхитрился подхватить падающий обрубок и, встав на колени перед своим Гуру, почтительно протянул ему то, что еще недавно составляло с горцем одно целое.
– Благодарю тебя, Учитель. Прими от меня эту скромную плату.
Из рассеченной мякоти на краю ладони, превратившейся. в узкую лапу ящерицы, обильно текла алая кровь, заливая бок и бедро нишадца, а горец все продолжал стоять на коленях, протягивая Дроне отрубленный палец. Арджуна силился оторвать взгляд от нелепого, жуткого обрубка, от кровавого ручья, от сцены из страшных сказок на ночь… силился и все-таки продолжал смотреть.
Дрона протянул руку и взял палец.
Посмотрел на кусок плоти.
Кивнул удовлетворенно.
– Я принимаю плату. Твое обучение закончено.
Экалавья поднялся, еще раз поклонился Брахману-из-Ларца и лишь после этого, бесстыдно скинув набедренную повязку, принялся перетягивать искалеченную руку.
Зубы помогали оставшимся пальцам.
Арджуну била мелкая дрожь, и царевич не сразу сообразил: что-то теплое и липкое тыкается ему в ладонь.
– Возьми. Ты хотел быть лучшим? Теперь ты – лучший. Закон соблюден, и Польза несомненна.
Царевич увидел на своей ладони окровавленный палец нишадца, отшатнулся – и палец упал ему под ноги, мгновенно затерявшись в густой траве.
– Но, Гуру… я же не хотел… так! Зачем…
– Ты хотел быть лучшим. Я обещал тебе это. А как – это забота твоего Гуру. – Голос Дроны постепенно оживал, одновременно становясь дребезжащим, словно в глубине гортани успели надорваться невидимые струны.
Еще с полминуты Брахман-из-Ларца стоял перед царевичем, глядя мимо него, а потом молча пошел прочь.
– Экалавья…
Нишадец поднял взгляд от четырехпалой руки и посмотрел на Арджуну.
Спокойно, без злобы и гнева.
– Я… я не хотел – так. Я не знал… Прости меня! – Арджуна неуклюже поклонился и бегом бросился вслед за уходящим Дроной.

* * *
…Маленький, очень маленький силуэт скорчился в кустах.
Призраку было страшно.
Поэтому только он видел, как, оставшись в одиночестве, Экалавья схватил брошенный лук.
Тетива остервенело взвизгнула, натягиваясь, рука-коготь указательным и средним пальцами вцепилась в бамбуковое веретено с обточенными коленами, сминая оперенье; повязка на ладони разом набухла, обильно пропитываясь кровью, но две стрелы, одна за другой, уже рванулись в полет.
И вторая сбила первую у самой цели, как скопа-курара бьет верткую казарку, не дав вонзиться в лицо деревянного идола.